Все имена изменены.

«У меня была хорошая работа, я вел несколько компаний. Сейчас приходится беречь каждую копейку из оклада в 1 млн сумов — потому что 15% от него я отдаю в счет государства. Отсидевших никуда не берут, тем более по этой статье», — рассказывает Амир.

Полтора года назад он работал директором производства, теперь официально устроен сторожем на складе. Пока другие молодые люди в его возрасте поднимаются по карьерной лестнице, ему с нее пришлось скатиться кубарем вниз: 2.5 года лишения свободы по статье 120 УК оставили после себя подорванное здоровье, волчий билет и много историй, которые, как говорит он сам, “потянут на целую книгу”.

Аббревиатура «ЛГБТ» стала страшилкой на ночь в узбекистанском обществе. Противоречащие национальным ценностям. Явно появившиеся с Запада. “С отклонениями”. Портящие детей. Занимающиеся пропагандой! Мифы о представителях сообщества особенно громко звучат в интернете перед важными политическим событиями. Тем временем настоящие представители ЛГБТИК+ в стране живут максимально “тихо” — как из-за угрозы уголовной статьи, так и из-за в целом враждебно настроенного консервативного общества.

Такое положение дел не дает просачиваться в СМИ ни малейшей информации о правах ЛГБТИК+ в стране. Только год назад появились первые данные о том, что по статье 120 в 2021 году осуждено 36 человек. До этого точное количество уголовных дел оставалось неизвестным — уполномоченные органы отказывались предоставлять эти данные журналистам.

Но что происходит с теми, кто получил срок по этой статье и отбыл наказание в условиях пенитенциарной системы Узбекистана? Заканчиваются ли на этом проблемы? Или это только начало нового витка стигматизации?

На условиях анонимности мы поговорили с двумя молодыми людьми, получившими от 1 года до 2.5 лет по статье 120 и рассказавших об условиях и отношении в колонии, следствии, судах и жизни после.

В Мирзо-Улугбекском РОВД молодых людей посадили в камеру. По дороге забрали бумажники: сотрудники сообщили, что это «за потраченное на них время, бензин и то, что они из-за них не поели». Там к Амиру и его другу Камилю приставили следователям и адвоката — по их словам, он перестал обращать на них какое-либо внимание, узнав, по какой статье они обвиняются. Родители парня тем временем подали сына в розыск — ему не дали совершить звонок и сообщить о том, где он находится. Также, по его словам, их держали без еды и таблеток, несмотря на то, молодые люди имеют хроническое заболевание. В изоляторе РОВД Амира держали 6 дней, пока у него не прошли гематомы: на каждый новый этап нужно отправлять заключенных «чистыми».

"А потом повезли в ГУВД, и вот это уже самое страшное место", — вспоминает молодой человек.

Амиру предъявили обвинение по нескольким статьям: три эпизода 120-й (мужеложство), два эпизода 113-й (он является ВИЧ-положительным), а также обвинение по статье о доведении до самоубийства — молодой человек, показания которого стали поводом для следствия в отношении парня, повесился после первых допросов. «Семья была очень религиозной, брат и отец били его, когда узнали об ориентации, а ему было всего 17 лет», — рассказывает Амир, который пересекся с ним всего один раз, что не помешало на основании этого завести на него дело. Через некоторое время обвинение по этой статье сняли, так же как и по статье о распространении ВИЧ-инфекции, не найдя доказательств. «Его довели сотрудники ГУВД и отец, но статью пытались повесить на меня, чтобы на кого-то скинуть», — рассказывает он.

Адвокаты за такую работу браться не хотят, как рассказывает молодой человек. А те, кто берутся, требуют больших денег. Первая адвокатесса Амира запросила $ 1000 сразу, а затем брала по 500 тысяч сумов за каждое посещение в заключении. Тем временем легко «избавиться» от грозящей статьи предлагают, по словам бывшего осужденного, сотрудники правоохранительных органов: за сотрудничество и «сдачу» 10 человек предлагают снять обвинения. «Но вестись не стоит — потом с каждым из них тебе навесят эпизод», — добавляет он. Об отношении в ГУВД Амир вспоминает с негодованием: «Нас обзывали „пид**асами“, „спидозниками“, орали, что мы по воздуху всех заражаем».

В итоге молодому человеку оставили только 120 статью — «мужеложество». Он подчеркивает: доказательств сексуальных отношений между ним и мужчинами не было, а все обвинение строилось на показаниях, которые они с Камилем дали под давлением, и так называемой «судмедэкспертизе» — ее проводил патологоанатом в ТашМИ, в здании морга. Под такой экспертизой подразумевается принудительный осмотр анального отверстия — доказательств именно сексуального контакта таким образом найти сложно, ведь следы воздействия могут проявляться как от интимных игрушек, так и от медицинских процедур.

«Судья заявил, что у нас такой менталитет, живем в Узбекистане, и даже когда берем вторую жену — нам якобы бог разрешает, а вот этого [гомосексуальности] не разрешает», — вспоминает Амир последнее заседание суда. Также судья добавил, что «лучше бы у тебя была статья 119, изнасилование». Суд был долгий — 8 заседаний, из которых на трех молодых людей не привезли. Несмотря на заявления на суде о пытках и ограблении, следователей на заседание так и не вызвали.

Амир, Руслан и Камиль встретились в Следственном изоляторе № 1 — большинство знает его как «Таштюрьму», переехавшую на новое место в 2018 году. Новое здание расположено в Ташкентской области в Зангиате, районе, изобилующим исправительными учреждениями. Новая тюрьма известна своей формой «ромашкой» — как утверждают строители, это единственное исправительное учреждение такой конструкции в странах постсоветского пространства. Такое расположение блоков обеспечивает равномерное поступление в камеры света и воздуха.

Руслан вспоминает о своем первом дне в тюрьме. «С окон орут — Андижан, Самарканд! Как на вокзале. Конвейером у всех берут кровь, проверяют легкие и бреют головы. Я до этого не плакал, но в этот момент навернулись слезы. Побрили насильно машинкой как для стрижки баранов — три раза ею прошлись по голове и волос уже нет. Унизительно».

После этого его отправили в камеру-передержку, где заключенные находятся все вместе до получения результатов анализов и распределения по другим камерам. Здесь произошло его первое столкновение с другими заключенными, узнавшими о его статье. «Джаляп, или ты сейчас стучишь в камеру и говоришь, чтобы тебя отсюда убрали, или мы с тобой прямо здесь кое-что сделаем». Молодой человек начал стучать в дверь изнутри, и конвоиры его вывели.

Конвоиры начали решать, куда его теперь отправить: «Битта гей бор!». В тюрьме все устроено так, что в зависимости от твоей статьи и «положения» сотрудники относятся к тебе лучше или хуже. При этом деньги роли не играют — такого рода коррупцию, на первый взягляд, искоренили, и заплатить за лучшие условия не получится. У Руслана статья оказалась не самая престижная, и ему досталась ржавая чашка и рваный матрас.

Подумав, конвоиры отправили его в камеру «к своим».

В Таштюрьме две камеры, куда отправляют подсудимых по похожим статьям — 81/04 и 81/06. В одну из них и попал Руслан, и в этой же камере уже отбывал срок Амир. «Открывается дверь, а там он — маленький еще тогда и с хорошими зубами, на зоне они потом портятся. Плачет, стоит с этим матрасом. Дал ему хлеба, бульонный кубик и конфет», — вспоминает Амир.

Амира держали в изоляторе в Таштюрьме к тому моменту уже несколько месяцев. Уже прошел суд, после которого осужденного должны были этапировать в колонию-поселение с более мягкими условиями пребывания. Но этого все никак не происходило. Тогда он начал голодовку и, как он говорит «начал биться головой об стену». Позже это сработает, и его переведут в колонию-поселение № 49. Здесь можно ходить в штатском, часто встречаться с родственниками, получать передачки, пользоваться телефоном. Однако, как признают сами молодые люди, одиночный изолятор для людей со статьей 120 все же безопаснее — в колонии-поселении с геями могут сделать «все что угодно».

Молодые люди рассказывают, как сразу подружились. «Он был в татуировках и „нормально“ одет — я сразу понял, что буду там не один», — вспоминает Руслан. Но показывать, что к друг другу хорошо относитесь, нельзя, могут подумать, что вы были знакомы еще на воле и раскрутить на новые эпизоды. Также вместе с ними в камере какое-то время ждал перевода в колонию трансгендерный мужчина, осужденный за мошенничество. Он до сих пор отбывает свой срок.

Рассказывая о буднях в тюрьме, Амир и Руслан вспоминают, что им «в целом повезло»: тюрьма относительно новая, а камера им на троих досталась двухместная, чаще камеры бывают на 6−12 человек. Руслану пришлось спать на полу. Амир вспоминает, что всегда было холодно: в начале апреля с окон снимают стекла и ставят их обратно только в октябре, чтобы поступал свежий воздух.

«Нет, физического насилия в тюрьме нет, но есть психологическое», — говорят молодые люди. С необходимыми вещами было туго: от туалетной бумаги, которую не давали, до таблеток, которые должны были принимать молодые люди в рамках своей терапии. Все должны были передавать родственники. На прогулку, по словам парней, их водили раз в неделю-две, и заключалась она в получасе среди бетонных стен. Душ — 15 минут на троих, работает одна кабинка, вода чаще всего холодная. Время узнавали по движению теней по камере, как по солнечным часам, или по радио 102 FM, которое могли отключить в любой момент.

По словам молодого человека, ему сразу объяснили, «как надо себя вести» из-за его статьи. С «мужиками» здороваться только ногами, то есть бить обувью об обувь, пожимать руку нельзя. Сигареты предлагать только в закрытой пачке. Сидеть в столовой за «столом вопросников», есть с другими заключенными нельзя. За этим столом у новеньких выясняют, кто они и за что оказались на зоне. Если убийца, например, идешь за общий стол. Парень вспоминает, как за столом вопросников у него спросили, «рамочный» он или «безрамочный». Оказалось, рамочный — это когда ты занимаешься только оральным сексом с мужчинами. Безрамочный — когда всеми видами.

Спрашивают это другие заключенные в том числе и в своих личных интересах. По словам Руслана, даже осужденные по совершенно другим статьям, не считающие себя геями, домогаются гомосексуалов. Помимо намеков на физическую близость и домогательств, один из осужденных за убийство дарил Руслану подарки — шлепки, колу. Отказаться от этого было невозможно из-за существующих в тюрьме каст. Также к молодому человеку приставали и в бане, поэтому он долго не купался. «Почему-то насильников там уважают», — вспоминает Руслан. «Особенно если они общаются с двукратными убийцами».

«Самое ценное на зоне — это спички, насвай, сигареты, зажигалки. Деньги там ничто», — рассказывают парни об арестантском быте. Заключенные пытаются скрасить свою жизнь в неволе: делают торты из печенья и накопленных кусочков масла, копят сахар, делают из черного чая «Ташкент» чифир — крепкий напиток, считающийся психостимулирующим и обладающий некоторыми наркотическими свойствами.

По телефону можно говорить по 10 минут раз в месяц. Так как этого слишком мало, заключенные иногда идут на шантаж, чтобы получить такое право: молодые люди вспоминают, как один проглотил ложку, другой порезал вены.

В тюрьме жизнь проходит без понимания того, что творится за стенами учреждения. «Они сидят долго, не знают, что происходит в городе, Например, не знают, что на Чиланзаре теперь мост, что есть Tashkent City на месте махалли, что ярмарка „Малика“ больше не на улице Алишера Навои, что на Куйлюк ходит метро. В их мире жизнь остановилась, когда был Samsung Galaxy S4. Вся информация доходит только через Zor-TV и радио, по субботам смотрят фильмы», — удивляется Руслан.

«Мы пытались веселиться, слушали радио, пытались воспринимать все позитивно», — говорит Амир. Но его друг Камиль в соседней камере не смог принять новую ситуацию — он попытался повеситься на своей водолазке. После переклички и проверки он забрался на верхнюю койку, туда, где не было обзора для камеры наблюдения. Его успели вытащить из петли, но после этого в деле появилась пометка — «склонный к суициду». Камиль до сих пор отказывается говорить о задержании и пребывании в тюрьме.

Из-за условий в тюрьмах и колониях многие заключенные мечтают попасть в «Сангород» — лечебное учреждение для заключенных, где можно вылечить зубы или обострения хронических заболевания.

Когда Руслан серьезно заболел, его отправили именно сюда. «Там курица гриль и каждый день телевизор. Кайфуешь там, и все хотят туда, но попасть туда можно максимум на полгода — и то не всем», — вспоминает он. Но для молодых и осужденных по 120 статье заключенных условия в «Сангороде» тоже отличаются. Руслана отправили на самую черную работу: мыть трупы тех, кто поступил в учреждение с последней стадией СПИДа и умирал в его стенах.

«Когда ты больной и тебе осталось месяц-два, тебя обычно отправляют на волю, чтобы умер дома и не портил им статистику. Но некоторых не успевают отпустить. Один Саша начал умирать, всю ночь стонал от боли, но ему не дали болеутоляющих и просто отвезли в отдельную палату». Отдельная палата находилась в туберкулезном отделении, куда в том числе кладут больных туберкулезом «под вопросом», когда не знают, открытая у них форма заболевания или закрытая. Там, в карантинном отделении, за Сашей поручили следить Руслану.

«Кормил его с ложечки, мыл, менял судно, стирал клеенку эту оранжевую. А ночью он умер. Пришли к нему только на следующий день, он уже опух, очень плохо пахло». Руслану велели перевернуть тело мужчины, чтобы сфотографировать с разных ракурсов. В этот момент у Саши лопнули лимфоузлы и потекла черная жидкость изо рта и глаз, забрызгав окружающих. «Тогда я понял, что если останусь здесь, то меня ждет тоже какой-то такой конец. Это было страшно».

Руслан вышел на волю в октябре 2022 года с весом в 45 кг и долго не мог найти работу. У него условно-досрочное освобождение. А вот у Амира так называемая пробация, то есть он фактически все еще отбывает наказание, перечисляя 15% заработка в счет государства.

Он рассказывает, что после колонии устроиться на работу практически нереально: на бирже труда предлагают вакансии, но работодатели, узнав о судимости и о конкретной статье, отказывают по надуманным предлогам. Единственные места, куда берут — это сторожем за 1−2 млн сумов и на мусоросборочную станцию за 800 тысяч сумов в месяц. А устроиться официально нужно — без этого не получится отдавать проценты государству.

Руслан сменил несколько работодателей, так как все попытки трудоустроиться заканчивались на этапе оформления документов, когда всплывала судимость: «Они не могут по закону не брать на работу из-за судимости, поэтому пытаются просто выжить с места: шутят, подкалывают, винят во всех неудачах, вслух обсуждают, вынуждают уволиться самостоятельно».

Надеясь добиться справедливости в ситуации с ограблением квартиры при задержании, Амир начал писать в Генпрокуратуру еще в колонии. После этого ему вернули телефон, пустой бумажник и паспорт. Второе обращение осталось без ответа.

Амир написал в Генпрокуратуру вновь, на этот раз через «президентский портал» — после этого ему сообщили о расследовании в отношении следователя, который руководил ограблением. Позже ему стали звонить и оказывать давление: оказалось, что отец одного из ограбивших является бывшим сотрудником СГБ. «Обращайся куда хочешь», — дали понять ему по телефону. И предложили компенсацию в 3 млн сумов за то, что он замолчит. Ему пришлось согласиться — даже дорогостоящие адвокаты на предварительных консультациях говорили, что шансов выиграть это дело практически нет.

«Социум сейчас полностью отсутствует», — заканчивает молодой человек рассказ. Он живет с родителями в Термезе и изредка приезжает на автобусе в Ташкент на собеседования. Но теперь его не берут те, кто сам просил работать у них раньше. «Боишься любого паспортного контроля, любых справок, любого взаимодействия с госорганами. Мой город маленький и все теперь все знают. Они поставили клеймо. Страшно».