активисты
Как расходуются деньги международных банков развития в Узбекистане?
Вместе с «Бенквоч» рассказываем о рисках для экологии, давлении на активистов и закредитованности страны.
За последние 5 лет международные банки инвестировали в Узбекистан больше $ 20 млрд. Чаще всего на эти деньги реализуются проекты в сфере энергетики, транспорта, инфраструктуры, а также направляются на поддержку национальных банков. Это помогает стране развиваться, но не все так просто — при реализации проектов возникают риски коррупции, угрозы экологии и давления на активистов. Самые известные кейсы — это нецелевое использование средств Антикризисного фонда во время пандемии и давление на активистов Indorama.
«Бэнквоч» мониторит три основных банка — Европейский Банк Реконструкции и Развития, Европейский инвестиционный банк и Азиатский банк развития. Мы поговорили с организацией о том, как страна берет и отдает кредиты, как строит солнечные электростанции, почему не консультируется с общественностью и насколько прозрачны данные по таким проектам.
«Бэнквоч» мониторит три основных банка — Европейский Банк Реконструкции и Развития, Европейский инвестиционный банк и Азиатский банк развития. Мы поговорили с организацией о том, как страна берет и отдает кредиты, как строит солнечные электростанции, почему не консультируется с общественностью и насколько прозрачны данные по таким проектам.
Что такое BankWatch
Сеть CEE Bankwatch Network объединяет неправительственные организации из стран Центральной и Восточной Европы. Они ведут мониторинг деятельности международных финансовых организаций и разрабатывают рациональные с экологической, социальной и экономической точки зрения альтернативы по их нормативной документации и проектам. НПО «Бенквотч» была основана в 1995 г и стала одной из сильнейших сетей природоохранных НПО в Центральной и Восточной Европе.
Сколько денег инвестируют в Узбекистан?
Банки начали активно инвестировать деньги в Узбекистан после смены правительства в 2017 году. Сюда инвестируют действительно много, даже по сравнению с другими странами Центральной Азии — крупная экономика, заявленные реформы по либерализации, большое население. Европейский банк реконструкции и развития, например, инвестировал почти $ 4 млрд, Всемирный банк — чуть менее $ 5 млрд, Азиатский банк развития — больше $ 10 млрд.
В Узбекистане большая закредитованность — это видно даже по показателям госдолга. Страна набрала много кредитов, которые будут выплачиваться с процентами и, конечно, это будет делаться на деньги налогоплательщиков. Это проблема всех развивающихся стран.
В Узбекистане большая закредитованность — это видно даже по показателям госдолга. Страна набрала много кредитов, которые будут выплачиваться с процентами и, конечно, это будет делаться на деньги налогоплательщиков. Это проблема всех развивающихся стран.
У международных банков может быть миссия, но деньги им возвращать все равно приходится
Отличие международных банков развития от частных— то, что акционерами являются правительства стран. Также международные банки инвестируют в коммерческие банки, частные и государственные компании, правительства, но не дают денег частным лицам. Фактически, эти банки используют деньги налогоплательщиков стран как гарантии, не используя их напрямую. Но при этом это по-прежнему банки, которые имеют финансовый интерес — они тоже получают проценты, как и коммерческие банки, хотя эти проценты могут быть меньше, чем у коммерческих банков.
У них может быть другая миссия и они могут инвестировать в более рисковые проекты, например, связанные с развитием инфраструктуры, водообеспечением, всем, что связано с отходами. Много инвестируют в госкомпании, особенно работающие в сфере энергетики, в муниципальные структуры.
Иногда международные банки инвестируют 100% стоимости проекта, а иногда только часть. Когда местные коммерческие банки видят заинтересованность международных банков в проекте, они могут проинвестировать оставшуюся часть.
В целом, больше всего денег выделяется на энергетику, дорожную и муниципальную структуру, реформы, образование и развитие банков. Потому что цель еще и в том, чтобы через развитие маленьких банков «раздать» эти деньги уже частным лицам и малому бизнесу — крупный банк этим заниматься не будет. Кредиты на маленькие проекты должны возвращаться быстрее, на большие дольше, в среднем на возвращение кредита дается 5−15 лет.
У них может быть другая миссия и они могут инвестировать в более рисковые проекты, например, связанные с развитием инфраструктуры, водообеспечением, всем, что связано с отходами. Много инвестируют в госкомпании, особенно работающие в сфере энергетики, в муниципальные структуры.
Иногда международные банки инвестируют 100% стоимости проекта, а иногда только часть. Когда местные коммерческие банки видят заинтересованность международных банков в проекте, они могут проинвестировать оставшуюся часть.
В целом, больше всего денег выделяется на энергетику, дорожную и муниципальную структуру, реформы, образование и развитие банков. Потому что цель еще и в том, чтобы через развитие маленьких банков «раздать» эти деньги уже частным лицам и малому бизнесу — крупный банк этим заниматься не будет. Кредиты на маленькие проекты должны возвращаться быстрее, на большие дольше, в среднем на возвращение кредита дается 5−15 лет.
Становление демократии, поддержка женщин и переход к рыночной экономике — какие цели преследуют банки
У каждого международного банка, помимо коммерческой выгоды, есть и свои миссии. У Всемирного банка это искоренение бедности, у ЕБРР — поддержка перехода к рыночной экономике. И каждый финансируемый проект должен каким-то образом помогать достижению этих целей, в них должен быть какой-то подходящий элемент.
Например, для ЕБРР есть несколько ключевых элементов перехода к этой самой рыночной экономике — проект должен быть «зеленым», инклюзивным, устойчивым. Поддержка женщин, молодежи и людей, проживающих в сельской местности — это тоже переход к рыночной экономике. Поэтому иногда банки специально поддерживают проекты, где деньги будут выделяться целенаправленно женщинам, например.
Например, для ЕБРР есть несколько ключевых элементов перехода к этой самой рыночной экономике — проект должен быть «зеленым», инклюзивным, устойчивым. Поддержка женщин, молодежи и людей, проживающих в сельской местности — это тоже переход к рыночной экономике. Поэтому иногда банки специально поддерживают проекты, где деньги будут выделяться целенаправленно женщинам, например.
Поддержка женщин вообще очень часто стоит в повестке, но мы и сами видим, как банки могут не доводить такие проекты до конца или просто не знать, как отследить их эффективность. Мало дать кредит женщине — нужно быть уверенным, что она сможет правильно его использовать. Выделенные женщинам кредиты могут «не сработать», так как при отсутствии системной работы по поддержке женщин у них может быть недостаточное образование или опыт в ведении бизнеса. И тогда никакого прибыльного бизнеса у женщины не получается, а долг банку остается.
Не у всех банков в мандате есть пункт о поддержке демократии. Но у ЕБРР, например, есть. Это означает, что они имеют не только право, но и обязанность продвигать через диалог с правительством принципы демократии при реализации финансируемых проектов.
Компании и правительство в Узбекистане должно отчитываться по полученным средствам, но эти отчеты не всегда прозрачны
Клиент — государственная или частная компания, которая берет кредит — отчитывается раз в квартал или год. Они присылают банку финансовый, нарративный, социальный или экологический отчеты. Иногда банки сами выезжают на место и делают независимый от клиента мониторинг, иногда присылают своих аудиторов и консультантов. У нас к этому много вопросов, потому что они как бы независимы, но при этом все равно им платит либо клиент, либо банк. «Бэнквотч» — это как раз на самом деле независимая организация (third-party organization).
“
В Узбекистане коррупция — один из самых больших рисков наряду с правами человека, особенно когда идет речь идет о госсекторе.
Мы делали анализ расходования средств Антикризисного фонда, сформированного в 2020 году во время карантина. Когда его только создавали, туда «складывали» как в кубышку кредиты и гранты разные банки, больше всего выделил тогда Азиатский банк развития В соцсетях было много возмущенных комментариев о том, что в больницах не хватает мест, люди задавались вопросом, куда девались эти деньги — больше $ 1 млрд. Тогда блогер Миразиз Базаров начал говорить об этом, мы тоже подключились.
Основной наш запрос был в том, что расходы непрозрачны, их не видит общественность. После этого Минфин раскрыл на своем сайте часть информации, и мы провели анализ — посмотрели на статистику, что ушло куда и в каких размерах.
Было сложно, потому что информация постоянно менялась. Иногда ее становилось меньше на основании того, что это якобы демоверсия сайта. Много информации было в виде инфографики, что совершенно не информативно. Потом мы смотрели лоты, контракты, имена, у нас появились вопросы к тому, кто получил деньги по основным контрактам — это были компании, связанные с городской или президентской администрацией. Также были вопросы к муниципальному уровню о том, как расходовались средства — много шло на муниципальную инфраструктуру, но не на здравоохранение.
Мы начали переговоры с банками, позднее нами стала подниматься и тема преследования активистов, тех, кто критиковал власть и расследовал коррупционную составляющую. Проблема была еще в том, что в Антикризисный фонд вкладывали деньги разные банки, и отследить, чьи именно деньги были израсходованы неправильно, было сложно — они же не меченные.
В итоге банки запросили отчет у правительства, в котором все оказалось «в порядке». Это естественно, ведь было бы по меньшей мере странно, если бы правительство призналось, что тут вот они приворовали. До конца все наши предложения не удовлетворили, полностью данные правительство так и не раскрыло. Потом здесь сменили директора офиса, процесс замедлился. Но мы продолжаем работать над этим кейсом.
Основной наш запрос был в том, что расходы непрозрачны, их не видит общественность. После этого Минфин раскрыл на своем сайте часть информации, и мы провели анализ — посмотрели на статистику, что ушло куда и в каких размерах.
Было сложно, потому что информация постоянно менялась. Иногда ее становилось меньше на основании того, что это якобы демоверсия сайта. Много информации было в виде инфографики, что совершенно не информативно. Потом мы смотрели лоты, контракты, имена, у нас появились вопросы к тому, кто получил деньги по основным контрактам — это были компании, связанные с городской или президентской администрацией. Также были вопросы к муниципальному уровню о том, как расходовались средства — много шло на муниципальную инфраструктуру, но не на здравоохранение.
Мы начали переговоры с банками, позднее нами стала подниматься и тема преследования активистов, тех, кто критиковал власть и расследовал коррупционную составляющую. Проблема была еще в том, что в Антикризисный фонд вкладывали деньги разные банки, и отследить, чьи именно деньги были израсходованы неправильно, было сложно — они же не меченные.
В итоге банки запросили отчет у правительства, в котором все оказалось «в порядке». Это естественно, ведь было бы по меньшей мере странно, если бы правительство призналось, что тут вот они приворовали. До конца все наши предложения не удовлетворили, полностью данные правительство так и не раскрыло. Потом здесь сменили директора офиса, процесс замедлился. Но мы продолжаем работать над этим кейсом.
Сейчас на поддержку госпрограммы по развитию доступного сельского жилья тоже выделяются деньги «в общую кубышку», и опять все непрозрачно. С коррупцией все сложно. У банков есть механизмы подачи жалоб — отдельно по соцвопросам и экологическим, отдельно по коррупции. Но для последнего нужны пруфы. Но если бы были неопровержимые доказательства, можно было бы на самом деле идти и в суд сразу, чаще всего это только подозрения, требующие разбирательства.
Если клиент банка пойман на коррупции, то он вносится в черный список, ему ограничивают финансирование или возможность участия в тендерах. Есть список таких организаций и по Узбекистану.
Для банков коррупция — это риск невозврата средств. Поэтому банки требуют общественного участия в проекта, чтобы уже на ранних этапах проанализировать эти риски — им важно получить деньги назад. ЕБРР, например, сейчас работает с правительством Узбекистана в направлении разработки нового портала госзакупок, чтобы было возможно обеспечить прозрачность сделок.
Для банков коррупция — это риск невозврата средств. Поэтому банки требуют общественного участия в проекта, чтобы уже на ранних этапах проанализировать эти риски — им важно получить деньги назад. ЕБРР, например, сейчас работает с правительством Узбекистана в направлении разработки нового портала госзакупок, чтобы было возможно обеспечить прозрачность сделок.
В Узбекистане строятся десятки солнечных и ветряных электростанций, но люди рядом могут жить без электричества
Сейчас в Узбекистане реализуется много проектов при поддержке международных финансовых организаций в сфере возобновляемой энергетики — 14 проектов ветропарков на разных стадиях развития, примерно столько же по развитию солнечной энергетики. Это просто какой-то бум, очень большой интерес компаний, много инвестиций. Мы мониторим 4 ветропарка — в Зарафшане, Нукусе и два в Бухарской области. У нас к этим проекта два рода вопросов — экологические и социальные.
Ветряная электростанция в Эстонии
Credits: Denis Žiško
Credits: Denis Žiško
Дело в том, что все эти ветропарки находятся рядом с важными зонами обитания птиц, в том числе краснокнижных. Их существование важно с точки зрения биоразнообразия района. Чаще всего это горная или озерная местность, конечно, там хорошая роза ветров и строить ветропарки там наиболее выгодно. Но с другой стороны, именно в этих местах обитает много видов птиц, турбины угрожают их жизни. И получается, что с одной стороны, проект «зеленый», и мы это поддерживаем. А с другой — несет угрозу для экосистемы. Мы предлагаем отодвигать локации строительства от важных для биоразнообразия зон. Но иногда получается наоборот — документально меняют границы предлагаемых природоохранных зон.
В случае в Зарафшаном в феврале 2022 года президент выпустил указ о создании особо охраняемых территорий, и одна из них планировалась как раз в этом районе, часть турбин ветропарка должна была попасть в охраняемую зону. И тогда природоохранную зону просто «подвинули» на 100 км ближе к границе с Казахстаном, чтобы турбины находились не в этой зоне. По другим проектам то же самое — есть планируемые природоохранные территории, важность которых обоснована с научной точки зрения, их создание пока находится в замороженной стадии. И как раз там планируется реализация проектов в сфере возобновляемой энергетики. Если проекты будут реализованы, природоохранные зоны, скорее всего, так и не будут созданы.
В случае в Зарафшаном в феврале 2022 года президент выпустил указ о создании особо охраняемых территорий, и одна из них планировалась как раз в этом районе, часть турбин ветропарка должна была попасть в охраняемую зону. И тогда природоохранную зону просто «подвинули» на 100 км ближе к границе с Казахстаном, чтобы турбины находились не в этой зоне. По другим проектам то же самое — есть планируемые природоохранные территории, важность которых обоснована с научной точки зрения, их создание пока находится в замороженной стадии. И как раз там планируется реализация проектов в сфере возобновляемой энергетики. Если проекты будут реализованы, природоохранные зоны, скорее всего, так и не будут созданы.
И второй вопрос — это социальный профит для местных сообществ. В июне мы ездили на солнечную электростанцию рядом с Навои. Ситуация удивительная: прекрасная современная солнечная ферма, панели, все круто, хорошая технология, мы всегда это продвигали. Но в 100 местрах от нее живут люди в домах, в которых электричества хватает только на одну лампочку. У них нет ни стиральной машинки, ни холодильника. У них нет воды, она завозная. Дети зимой сидят в школе в теплых куртках или не ходят в нее вообще, потому что нет отопления. Энергия идет в общую сеть, но так как в этом регионе проблемы с инфраструктурой, она не может дойти именно до местного сообщества.
У людей нет работы, на станции работают 2−3 человека — проекты не требуют большого количества персонала на период эксплуатации, максимум на период строительства человек 50. А на период эксплуатации там работают высококвалифицированные специалисты даже не из Узбекистана и несколько жительниц на позициях вроде уборщиц. Конечно, от строительства солнечных станций может выиграть энергетика всей страны, но нам важно говорить именно о местных жителях, которые сидят без света. Почему бы не установить солнечные панели на крышах школ, сделать децентрализованное энергообеспечение?
Также у жителей отбирают землю под реализацию таких проектов. Это самая большая проблема, так как это делает всегда государство. Земля изымается для частных компаний, и они утверждают, что не могут на это повлиять. Частной собственности в стране нет, у всех долгосрочные контракты с государством на аренду. И в один момент государство может прийти и разорвать контракт без консультаций, без учета мнения людей. И если смотреть на законодательство, то в этом нет нарушения, но в целом это, конечно, неправильно.
Также у жителей отбирают землю под реализацию таких проектов. Это самая большая проблема, так как это делает всегда государство. Земля изымается для частных компаний, и они утверждают, что не могут на это повлиять. Частной собственности в стране нет, у всех долгосрочные контракты с государством на аренду. И в один момент государство может прийти и разорвать контракт без консультаций, без учета мнения людей. И если смотреть на законодательство, то в этом нет нарушения, но в целом это, конечно, неправильно.
Местные жители и работники лучше всего осведомлены о рисках при реализации проектов — но их почти никогда не спрашивают
В сотрудничестве международных банков и компаний-клиентов у сторон есть свои интересы. Компании хотят, чтобы проект реализовался, и иногда они смотрят на людей, которые вносят свои замечания, протестуют, как на проблему. Начинается давление, и оно бывает разное.
Пример — кейс Indorama. В мае 2021 года около ста работников предприятия совершили велопробег по трассе республиканского значения в знак протеста против сокращения зарплат и нарушения трудового законодательства. После этого компания начала давление на них. Многие были вынуждены уехать на заработки в Россию, так как зарплат на кластере не хватало, чтобы прокормить семью. К тому же, проект был направлен на механизацию сбора хлопка, и многие люди просто потеряли работу.
Пример — кейс Indorama. В мае 2021 года около ста работников предприятия совершили велопробег по трассе республиканского значения в знак протеста против сокращения зарплат и нарушения трудового законодательства. После этого компания начала давление на них. Многие были вынуждены уехать на заработки в Россию, так как зарплат на кластере не хватало, чтобы прокормить семью. К тому же, проект был направлен на механизацию сбора хлопка, и многие люди просто потеряли работу.
Сбор хлопка в Узбекистане
CC BY 2.0 Chris Shervey / Flickr. Some rights reserved/ www.flickr.com/photos/34179117@N00/4039371523
CC BY 2.0 Chris Shervey / Flickr. Some rights reserved/ www.flickr.com/photos/34179117@N00/4039371523
Это вообще интересный пример — сначала забрали землю, потом дали мизерные зарплаты, лишив возможности выращивать что-то и пасти скот. Условия труда ужасные, потом начали преследовать, все это двигалось по нарастающей. И в какой-то момент работники начали действительно бороться. Они создали первый независимый профсоюз. Сначала это было в Сырдарьинском районе, потом в Кашкадарье — работники объединяются и отстаивают свои права. Кто-то видит, как это сработало в одних регионах, и теперь они делают также. Конечно, Узбекский форум по правам человека тоже помогает, и мы стараемся участвовать. Организации, которые занимаются именно трудовыми правами, организации, которые занимаются хлопком — все пытаются оказывать давление на компанию. В развитие гражданского общества нужно вкладываться всем, это не быстрый процесс.
По идее у банков есть политика, требующая public participation (общественного участия), и мы как общественная организация обращаем их внимание на то, что в соответствии с этой политикой они должны обращать особое внимание на такие кейсы в странах, где наблюдается давление на общественность. Если банки дают деньги на какие-то проекты, они должны использовать свое влияние, чтобы не только остановить давление, но и предотвращать его.
Работники проектов и местные жители — это те, кто лучше всего осведомлены о том, как работает финансируемый проект. Если мы видим подозрительный проект, на который выделены деньги международных банков, мы можем поехать на место и поговорить с общиной.
Например, сейчас планируется строительство мусорных полигонов в Хорезмской области и Республике Каракалпакстан. Мы ездили туда в прошлом году, когда это было еще только на уровне идеи. Уже тогда некоторые жители сказали, что во-первых, они не хотят жить рядом с мусором, а во-вторых, что компания якобы провела общественный сход, которого на самом деле не было, там была чуть ли не фальсификация подписей. Такие проекты вообще рискованные — «мусорные протесты» случаются во всем мире, тема отходов всегда острая. Вот и сейчас мы хотим поехать туда и поговорить с жителями — проводились ли с ними консультации, было ли на них какое-либо давление?
У банков есть реальные рычаги влияния — деньги. Например, в случае с Indorama проект и выделение кредита были утверждены в прошлом году весной. Но из-за того, что мы постоянно сигнализируем о том, что фермеров лишили земли, что есть экологические проблемы, нарушение трудовых прав, банки на время приостановили финансирование до ноября этого года.
Иногда банки вообще выходят из проекта, потому что слишком много проблем. Например, в Армении золотодобывающая компания собиралась делать майнинг в туристическом районе, известном своими минеральными водами. Местные жители были против. Они добились того, что банки вышли из проекта. Конечно, это не означает, что совсем не будет проекта — его может может профинансировать кто-то другой, но все-таки есть кейсы, когда участие общественности, природоохранных и международных организаций дает свои плоды.
По идее у банков есть политика, требующая public participation (общественного участия), и мы как общественная организация обращаем их внимание на то, что в соответствии с этой политикой они должны обращать особое внимание на такие кейсы в странах, где наблюдается давление на общественность. Если банки дают деньги на какие-то проекты, они должны использовать свое влияние, чтобы не только остановить давление, но и предотвращать его.
Работники проектов и местные жители — это те, кто лучше всего осведомлены о том, как работает финансируемый проект. Если мы видим подозрительный проект, на который выделены деньги международных банков, мы можем поехать на место и поговорить с общиной.
Например, сейчас планируется строительство мусорных полигонов в Хорезмской области и Республике Каракалпакстан. Мы ездили туда в прошлом году, когда это было еще только на уровне идеи. Уже тогда некоторые жители сказали, что во-первых, они не хотят жить рядом с мусором, а во-вторых, что компания якобы провела общественный сход, которого на самом деле не было, там была чуть ли не фальсификация подписей. Такие проекты вообще рискованные — «мусорные протесты» случаются во всем мире, тема отходов всегда острая. Вот и сейчас мы хотим поехать туда и поговорить с жителями — проводились ли с ними консультации, было ли на них какое-либо давление?
У банков есть реальные рычаги влияния — деньги. Например, в случае с Indorama проект и выделение кредита были утверждены в прошлом году весной. Но из-за того, что мы постоянно сигнализируем о том, что фермеров лишили земли, что есть экологические проблемы, нарушение трудовых прав, банки на время приостановили финансирование до ноября этого года.
Иногда банки вообще выходят из проекта, потому что слишком много проблем. Например, в Армении золотодобывающая компания собиралась делать майнинг в туристическом районе, известном своими минеральными водами. Местные жители были против. Они добились того, что банки вышли из проекта. Конечно, это не означает, что совсем не будет проекта — его может может профинансировать кто-то другой, но все-таки есть кейсы, когда участие общественности, природоохранных и международных организаций дает свои плоды.
Ситуация в Узбекистане сложна тем, что здесь мало общественных независимых организаций. Из 10 тысяч зарегистрированных 80% — это ГОНГО, организации, связанные с государством. И мы обращаем внимание банков, что когда они «консультируются с общественностью» — они консультируются, по сути, с государством. Ну и на уровне комьюнити не хватает понимания, какие у тебя есть права, нет культуры и практики защиты прав, нет финансовых возможностей.
Проекты реализуются с рисками для сообществ потому, что производится неэффективная, недостоверная оценка этих самых рисков не этапе планирования. Многие социальные группы не включаются в эту оценку. Частная или государственная компания, приходя в банк с идеей проекта, должна провести социальную и экологическую оценку, если это рискованный проект. Консультанты, нанятые компанией, должны проводить общественные консультации и публиковать результаты в открытом доступе. Если это и происходит, то чаще всего с большими вопросами к качеству. Например, та же Indorama делала это в период пандемии и проводила консультации с жителями онлайн — это вообще неэффективно, там у многих жителей просто нет доступа к интернету.
Также для качественной оценки нужны хорошие специалисты, которых не хватает в Узбекистане. Иногда банки требуют наличия специалистов в сфере мониторинга, прав человека для получения денег. И тогда их опять-таки привозят из-за рубежа. И даже если эти специалисты имеются, не факт, что они действительно будут учитывать мнение местных сообществ. Да и сами люди боятся говорить правду, нет правовой культуры, они могут не понимать, чего от них хотят. Поэтому важно развивать гражданское общество, чтобы сами люди вкладывались в минимизацию рисков при реализации проектов.
Важна прозрачность и работа СМИ. Мы призываем активистов добиваться раскрытия информации, в том числе на местных языках. СМИ должны поднимать важные вопросы — что за проект будет реализовываться, в каком регионе, какие есть риски, что думают про него люди. Важно донести эту информацию именно до людей, которые живут в этом районе, они подвержены влиянию, сказать им: «ребята, вы знаете, что рядом с вашим домом строится мусорный полигон? Вы знаете, что можно подать жалобу?».
Также для качественной оценки нужны хорошие специалисты, которых не хватает в Узбекистане. Иногда банки требуют наличия специалистов в сфере мониторинга, прав человека для получения денег. И тогда их опять-таки привозят из-за рубежа. И даже если эти специалисты имеются, не факт, что они действительно будут учитывать мнение местных сообществ. Да и сами люди боятся говорить правду, нет правовой культуры, они могут не понимать, чего от них хотят. Поэтому важно развивать гражданское общество, чтобы сами люди вкладывались в минимизацию рисков при реализации проектов.
Важна прозрачность и работа СМИ. Мы призываем активистов добиваться раскрытия информации, в том числе на местных языках. СМИ должны поднимать важные вопросы — что за проект будет реализовываться, в каком регионе, какие есть риски, что думают про него люди. Важно донести эту информацию именно до людей, которые живут в этом районе, они подвержены влиянию, сказать им: «ребята, вы знаете, что рядом с вашим домом строится мусорный полигон? Вы знаете, что можно подать жалобу?».
Мы в своей работе используем два инструмента. Подача жалобы — это уже последний шаг, до этого банки стараются не доводить. Чаще мы занимаемся адвокацией — получаем информацию от местных жителей, идем в банк и говорим, что реализуемый проект нарушает политику банка по тем или иным аспектам. Стараемся вовлекать в такую правозащитную деятельность местных жителей, если это безопасно для них
Подать заявление в Международные банки развития
BankWatch может в этом помочь — читайте канал организации в Telegram
Читать еще
Поделитесь историей
Поделитесь историей, которую считаете важной и интересной
Если история не поместилась, отправьте её в наш Гугл док
